Если снаружи избушка казалась маленькой, то изнутри была намного больше. Никаких коридоров – посетитель сразу попадал в первую комнату, которую можно было назвать кухней, так как половину занимала русская печь. В середине стоял деревянный стол с лавками, накрытыми домоткаными половичками. У окна пристроились навесные полки с кухонной утварью. На окне – ситцевые занавески в цветочек.
Больше никаких украшений, кроме пучков душистых трав, развешанных вдоль всех стен. С печки смотрел на гостя зелёными глазами чёрный кот, а возле печки стоял мужичок с вершок в длинной рубашке до пола. Его босые ноги имели четыре пальца, а длинный нос казался огромным на небольшом сморщенном личике.
– Здоров будь, Мотя! – поприветствовал незнакомец, наклонив голову – негоже царю склоняться в поклоне перед простым домовым.
– И тебе не хворать, подземный царь, – кивнул домовой. – С чем пожаловал?
– Ягинюшку повидать желаю.
– Нету её.
– Я подожду.
– Жди, – показал на лавку у стола домовой, а сам юркнул на печь.
Кощей шагнул к столу, снял шлем, положил на лавку, устроился рядом, вытянув длинные ноги в яловых сапогах.
– А ты не меняешься, Кощей, – сказал домовой, окинув взглядом длинное худое лицо с лысым черепом, тонкими губами, прямым носом и большими чёрными глазами.
– По статусу положено, – заявил царь. – Где Ягинюшка?
– Дела у неё.
– Разве не главная её забота ― провожать желающих в иной мир?
– Куд-кудах – из трубы глянул круглый куриный глаз. – А я для чаво? Мы с Мотей и без неё дело знаем. А ты чаво пожаловал? Дела пытаешь аль от дела лытаешь?
– Дело у меня деликатное.
– Вона как разговаривать научился, – заметил домовой. – Раньше ты иначе гуторил.
– Да и вы забыли речь истинную. Всё по-современному больше балакаете.
– Приходится, – признался Мотя. – Нас Ванька замучил своими премудростями.
– Ванька?
– Иван Костеевич, – сказал домовой, спрыгивая с печки прямо на скамейку. – Сынок твой рОдный.
– О нём и речь, – признался Кощей. – От Горыныча узнал, что холост до сих пор. Пошто не известила Ягиня меня о ваших проблемах?
– Так у тебя же нет времени на собственное чадо. Всё больше на красавиц заглядываешься – тьфу. Седина в бороду, а бес в ребро!
Тут раздалось звонкое кудахтанье:
– Кха-кха! А у него и бороды-то нет, а всё туда же!
– Эх, Кощееюшка! Сколько сыночка-то не видел? – недовольно произнёс Мотя.
Царь почесал лысину:
– Да годков почитай…
– Тридцать, не меньше, – подсказал Мотя. – Сын-то вырос, богатырём стал, а отца только по визору смотрит.
– По чему? Где это? – переспросил Кощей.
– Так он у нас парень не только сильный, но и умный, Академий немало прошёл, вот и создал аппарат такой, как у людей. Это те…пех…
– Тех-но-ло-гия, – подсказала избушка.
– Ага, эти самые, хошь посмотреть?
Занавески на окне вздрогнули и начали растягиваться, уплотняясь и образуя белый экран. Домовой достал из-за пазухи какую-то блестящую штуку, нажал кнопку – по белому полотну побежали картинки, показывающие, как Кощей с Лешим сражался.
– Магия! – восхищённо произнёс Кощей. Избушка довольно закудахтала, захлопала крыльями, комната начала качаться, по экрану пошли полосы.
– Цыц, Цыпа! – прикрикнул домовой, показывая кулак куриному глазу. Тотчас всё успокоилось.
– Не магия, тех-но-логия, – сказал домовой, щёлкнув красной кнопкой. – Чать в двадцать первом веке живём!
Тут картинка сменилась. Теперь на экране стоял высокий плечистый богатырь с русыми кудрями до плеч, породистым лицом и большими синими глазами.
– В меня сынок пошёл! – обрадовался гость.
Куриная голова фыркнула, а домовой пожал плечами.
– Лицом вполне, а характер Ягинюшки – однолюб у нас Иванушка.
– Есть зазноба? – ухмыльнулся Кощей, закашлялся и пояснил: – Жажда замучила. Чайком не угостите?
Тотчас на столе возник самовар и связка баранок, домовой деловито начал разливать чай в большие кружки. Оттуда поднялся пар, и запахло лесными травами. Кощей схватил кружку, сделал большой глоток:
– Духовитый у вас чай, хозяюшка, – и подмигнул куриному глазу, тот довольно подмигнул в ответ.
– Так есть суженая у сынка? – переспросил беспутный папаша.
– Если бы, – вздохнул домовой. – Разборчив Иванушка. Каких девиц не сноровила сосватать мать – ни одну не выбрал.
На экране замелькали портреты девиц, одна краше другой. Кощей подбоченился, выпрямился, глаза заблестели. Тут пол прогнулся, половицы заскрипели, лавка, на которой сидел гость, вдруг заплясала, выделывая коленца.
Кружка в руках подземного царя подмигнула домовому и опрокинулась, выливая жидкость на Кощея. Тот вскочил, буркнул ругательство и рванул к ведру со студёной водой. Поплескав себе на грудь, выдохнул, широко расставив ноги, встал у двери, потому что избушка вовсю веселилась, подпрыгивая и приплясывая. А вместе с ней подпрыгивали стол, лавки, посуда позвякивала на полке, а самовар гудел:
– Пых, пых. Хо-хо! Охо-хо! Пых, пых!
– Пора остепениться тебе, Кощей! – вздохнул домовой, запрыгивая на печь, ведь лишь она сохраняла устойчивое положение.
Кощей тоже попытался двинуться к печи, но стол вдруг раздался в длину, загораживая проход. Гость топнул ногой, превращаясь в ворона. Птица посмотрела недобро на куриную голову. Та кивнула, и всё стало на свои места, словно ничего не произошло.
Ворон упал на пол, обернувшись Кощеем. Гость устало сел на лавку.